Шел по городу волшебник. Повести - Страница 26

- Пожалуйста, - сказал Игорь Владимирович.

А Указатель - еще тише:

- Вплоть до Центрального Комитета…

Указатель повернулся и помчался к двери. Мы еле успели отскочить. Он выбежал из комнаты, пронесся наискосок по коридору. Там была дверь с надписью: «Смена». Туда он и забежал. А мы зашли к Игорю Владимировичу.

Он сидел за столом и держался за щеку, будто у него зубы болят.

- Вам, ребята, чего?

- Это же мы, помните? Насчет станков.

- Ничего я сейчас не помню, - сердито ответил Игорь Владимирович. - Вы садитесь. Вспомним.

Мы сели, помолчали немного. Потом Борька говорит:

- А я его знаю, он в нашей квартира живет.

Игорь Владимирович даже на стуле подскочил.

- В вашей? Может быть, он тебе родственник?

Борька сразу испугался:

- Нет, не родственник! Честное слово, не родственник.

- Тебя как зовут?

- Боря.

- Слушай, Боря, - сказал Игорь Владимирович очень ласково, - а как там… вообще… Ну, как у него здоровье? Болеет часто?

- Он никогда не болеет. По утрам гимнастику делает. Он двухпудовую гирю выжимает: левой восемь раз, а правой одиннадцать. Я сам видел.

- Ага. Значит, не болеет, - вздохнул Игорь Владимирович. - Ну ладно, пусть выжимает…

По-моему, взрослые хитрее всех. Я же видел, что Игорю Владимировичу прямо убить хотелось Указателя, но он при нас ругать его не стал и еще вид сделал, будто ничего не было. Это потому, что взрослый взрослого при ребятах никогда ругать не станет. Они авторитет потерять боятся. Игорь Владимирович даже сразу про станки вспомнил.

- Знаете, ребята, - сказал он. - Я вам постараюсь помочь. Даю слово. Не знаю, что выйдет, но постараюсь. Только сегодня не могу: голова у меня просто чугунная.

Наверное, он честно говорил. Потому что вид у него правда был как у больного. Мне даже его жалко стало. Я говорю:

- Мы в другой раз придем. Верно, Борька?

Борька головой закивал. А Вика будто ничего и не понимает:

- Игорь Владимирович, а сегодня совсем нельзя?

Девчонки, они вообще настырные. С ними много разговаривать - только хуже. Я ткнул Вику локтем в бок - сразу поняла.

- Или лучше завтра, - сказала Вика и - мне локтем в живот.

- Пожалуйста, - обрадовался Игорь Владимирович. - Давайте завтра. Я вас буду ждать в это же время. А сейчас идемте, провожу до лифта.

Только вышли в коридор, на другой стороне открылась дверь с табличкой: «Смена». Оттуда, пятясь, появился Указатель. Он крикнул кому-то в комнату:

- Вплоть до Центрального Комитета! - и пронесся мимо нас - меня даже ветром обдало.

Когда мы вышли на улицу, Вика стала говорить, что мы зря ушли и что надо было сходить к главному редактору. Она так говорила, будто она одна все понимает, а мы - вообще ноль без палочки. Я даже разозлился. И тогда я сразу придумал. Я, когда злюсь, очень быстро думаю. Я говорю:

- Данилова, Владимир Иванович станки делает?

- При чем тут Владимир Иванович?

- Вот и я говорю - ни при чем. Только мы у него помощи просили.

- Ну и что же?

- А ничего. И у Игоря Владимировича просили. Может быть, он станки делает? Ты мне лучше ответь на одни вопрос: у тебя своя голова есть?

- Не умничай, Шмель.

Я говорю:

- А ты не умничаешь?

- И не думаю даже.

Тогда я говорю:

- Это потому, что тебе умничать нечем. У тебя своей головы нет. А у меня есть - вот я и умничаю. Зато я и придумал чего-то.

Борька меня просит:

- Костя, ты покороче не можешь?

- Нет, не могу. Я когда много молчу, у меня голова болит. Ты лучше скажи: станки откуда привезли?

- Ну, с завода.

- Вот и надо на завод идти, а не в редакцию.

- Нас туда не пустят.

- А может, и пустят. Только надо всем идти. Может, этот толстый, если все придут, испугается.

Про директора

Весь день на уроках я думал о толстом директоре. Я даже разговаривал с ним мысленно. Я сказал ему:

«Дайте, пожалуйста, другие станки».

А он будто бы ответил:

«Не дам».

«Вам что, жалко?»

«Не твоего ума дело».

Это мне Зинаида всегда говорит: «Не твоего ума дело». Только говорит она так, когда ответить не может. Я ее спрашиваю:

- Зина, почему ты маме сказала, что в библиотеку идешь, а у самой билеты в кино?

- Не твоего ума дело.

- Нет, моего. Ты мне всегда говоришь: «Врать нехорошо. За столом чавкать некрасиво». А сама врешь и чавкаешь, потому что всегда с книжкой ешь. Значит, тебе врать и чавкать хорошо, а мне - нехорошо?

- Отстань. Не твоего ума дело.

Вот и весь разговор. Как будто у нее уж такой ум большой, что она умнее всех и ей можно врать и чавкать. А на самом деле я знаю - ей просто сказать нечего. Взрослые всегда так: не любят, если за ними ребята следят. А когда их спросишь чего-нибудь неприятное, говорят: «Вырастешь - поймешь». Да еще погладят по голове, будто я им страшно понравился. А я не люблю, когда меня по голове гладят. Я не маленький и не кошка. Это кошку гладят, чтобы она мурлыкала. А я мурлыкать не умею. И вообще я не люблю, когда со мной как с маленьким говорят. У мамы с папой есть один знакомый. Он, когда меня увидит, всегда говорит:

- А-а, вот он, наш герой!

Я спрашиваю:

- Почему это я герой?

- Ну как же! - кричит он. - Конечно, герой! Ведь ты танкистом будешь?

Я говорю:

- Почему это танкистом! Даже и не думал про танкистов.

Папа мне подмигивает: «Помолчи, Костя». Я ему тоже подмигиваю: «Ладно, помолчу». А знакомый все спрашивает: про отметки и сколько я голов забил. Уж лучше не спрашивал бы, если не знает. Я в футбол не играю, а в шайбу. Мы и летом на асфальте в шайбу играем. А он все добивается, чтоб я ему ответил про героя и когда я в космос полечу. Тогда я на кухню ухожу.