Раздавшийся звонок помешал Миле досказать про пьяных. Она пошла досказывать в коридор. Костя остался в классе. Владимир Иванович, поглядывая на Костю, собирал со стола тетради.
- Владимир Иванович, вы мне лучше двойку поставьте, - мрачно сказал Костя.
- Уже поставил.
- Правда? - с надеждой спросил Костя.
- Правда. А ты чего радуешься?
- Не знаю, - вздохнул Костя. - У меня характер такой. Если меня прощают, мне всегда обидно.
- Хорошо, - сказал Владимир Иванович. - Я тебя прощать никогда не буду.
Дверь класса приоткрылась, и в щели показалась голова Дутова:
- Извините, Владимир Иванович, - умоляющим голосом произнесла голова.
Владимир Иванович махнул рукой, и голова, сделав страшные глаза, исчезла.
- А про литературу я нарочно… - сказал повеселевший Костя. - Я сам не знаю, нравится она мне или нет. Я книжки люблю читать.
- Про шпионов, - уточнил Владимир Иванович.
- Откуда вы знаете?! Вам Милка Орловская сказала! - возмутился Костя.
- Нет, не Орловская. Ты лучше объясни, что это за северное сияние.
- А я и сам не знаю, - сказал Костя. - Мне папа писал, что оно очень красивое. А раз папе нравится, мне бы тоже понравилось. А раз я знаю, что понравилось бы, то это все равно, что уже нравится. Вот я и сказал. Верно, Владимир Иванович?
Учитель кивнул, и Костя вдруг подумал, что с Владимиром Ивановичем все-таки дружить лучше, чем ссориться. И еще Костя понял, что Владимир Иванович не рассердится, если его спросить о чем хочешь. А если можно спросить, то молчать будет кто угодно, только не Костя.
- Владимир Иванович, а правда, что есть планета, на которой люди сделаны из керосина?
- Возможно, - согласился Владимир Иванович.
- А из кефира люди бывают?
- Видишь ли… - Владимир Иванович задумался. - Как бы тебе объяснить?.. Допустим так: в лесу родилась елочка…
- Что? - Костя вытаращил глаза. - Какая елочка?
- Спасибо, я уже пообедал, - вежливо сказал Владимир Иванович и, подхватив папку, вышел из класса.
Костя немножко постоял с открытым ртом, потом выбежал в коридор. Владимир Иванович был уже далеко, почти у самой учительской, возле которой его поджидал Дутов, чтобы еще раз извиниться.
В воскресенье мне здорово хотелось спать. У меня всегда так: если не нужно, просыпаюсь хоть в пять часов, а если нужно, никак не встать.
Зинаида разбудила меня в семь часов. Я сказал «сейчас», на минуточку закрыл глаза и сразу открыл. Но за это время прошло пятнадцать минут. Потом я еще немного поспал сидя, когда надевал ботинки. Потом - в ванной. Я открыл кран, чтобы Зинаида думала, что я умываюсь, и поспал еще минут десять.
- Какой ты счастливый! - сказала Зинаида. - Поедешь на лыжах. А мне нужно зубрить эту проклятую математику.
- Это ты счастливая, - сказал я. - Можешь спать сколько угодно.
- Не хочешь, не езди, тебя никто не заставляет.
- А ты не зубри, - ответил я. - Если она уж такая проклятая, тебя тоже никто не заставляет. А вообще зубрить вредно. Нужно понимать. Ясно?
С Зинаидой мы поговорили еще минут десять. Мы с ней по утрам всегда ругаемся.
Мама говорит, что это вместо утренней гимнастики. И правда, мне спать расхотелось.
Когда я зашел к Борьке, они все сидели за столом и пили чай. Я сказал «здравствуйте». А Борькин отец посмотрел на меня и заулыбался.
- А за тобой милиция приходила, - сказал он.
- Откуда вы знаете?
- Да уж знаю. Чего же это ты безобразничаешь?
- Как - безобразничаю?
- Да вот сосед жаловался. Смеешься.
- А что, смеяться нельзя?
- А ты как думал! Сегодня ты смеешься, а завтра, может быть, еще петь будешь?
- Может быть, и петь буду.
- А потом тебе танцевать захочется?
- Захочется, - сказал я, - и буду танцевать. Хоть «Лебединое озеро» или там еще танго какое-нибудь.
Они все засмеялись. Борька даже чаем подавился. А Борькина мать сказала:
- Костя, откуда у тебя язык такой? Ты даже когда правду говоришь, всегда как-то поперек получается.
Я отвечаю.
- Тетя Вера, я всегда правду говорю. Вот им и не нравится.
- Кому это им?
- Всем людям.
- Здорово, - сказал Борькин отец. - Молодец. Вот за это, Костя, ты мне и нравишься. За правду. Для тебя нужно построить башню - высоченную. А ты будешь стоять наверху и говорить правду. Всем людям. Им, конечно, не понравится. Но ведь до тебя не достать. Поневоле придется слушать. И постепенно все станут очень хорошими.
- А что же, врать нужно? - спросил я.
- Зачем врать? Только одних разговоров мало. Делать надо чего-нибудь.
- Чего делать?
- Руками делать. Головой. А не просто разговаривать. Тебе нравится, когда грязь на улице?
- Какая грязь?
- Ну, окурки, бумажки… Хлам всякий.
- Почему это мне окурки нравятся?
- Ясно - не нравятся. Но все же их бросают. Ходят и бросают. А ты, наверное, будешь ходить позади таких людей и говорить им правду: нехорошие вы, такие-сякие, зачем мусорите. А они мусорят. Но к утру улица все же чистая.
- Подумаешь, - говорю я, - дворник подмел - и все.
- Верно. Так от чего же пользы больше - от метлы или от твоей правды?
- Вы это не сравнивайте. И вообще мы на поезд опоздаем. Идем, Борька.
На Финляндский вокзал мы пришли за десять минут до отхода. У четвертого вагона стояли Владимир Иванович и Лина Львовна.
- Давайте скорее полезайте, - сказал Владимир Иванович. - Сидячие места есть. Уже все наши собрались.
Я посмотрел табличку на вагоне. А там крупными буквами написано: «Детский». Я говорю: